https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/0...yaemye-piramidy
Непотопляемые пирамиды
Хроника самосохранения режима входит в терминальную стадию
Главное свойство текущей политики в России — терпение и выносливость. После недолгого нефтяного благоденствия и относительного затишья страна вошла в полосу сгущения проблем и конфликтов: кризис стал нормой, а симуляция побед в реалиях упадка — главной заботой и искусством политики стабильности. Система выглядит неуязвимой и, более того, выходящей из каждой новой напасти лишь еще более консолидированной. Однако в последнее время наметились сдвиги как в сознании масс, так и в самой способности режима продуктивно переваривать неприятности. Власть отвечает на снижение рейтингов привычными «предвыборными» методами, лишь усугубляя положение. Это не означает близкого неотвратимого краха, но в любом случае многое вскрывает и подводит к необходимости перемен.
...
Лайнер из мрамора
В истории все уже было и очень узнаваемо. Чжан Хэн, канцлер династии Тан, прославившийся в Поднебесной мудрыми советами, написал: «Воды, которые несут лодку, могут и поглотить ея». Смысл изречения в том, что император должен любить свой народ, иначе народ может его свергнуть. Император Цяньлун отреагировал по-своему: символически утверждая неколебимость династии, он соорудил ладью из мрамора, до сих пор украшающую искусственное озеро Летнего дворца в Пекине. Плавать не умеет, но и не тонет.
Судя по зачистке политики, нагнетанию силы и всей машинерии обработки сознания, такой образ власти близок и нашему руководству, вплоть до «опоры на дно». Выдает уже сама политическая фортификация: Старая площадь ограждена надолбами и литой оградой, а Манежная застроена декоративной ерундой, уничтожившей в городе само место для миллиона несогласных.
Если китайская ладья зовется «Корабль Чистоты и Мира», то наше политическое зодчество ближе к укреплениям на случай войны, надо думать, гражданской.
Власть в этой модели покоится на собственном основании, и никакие внешние «воды» ее поглотить не могут. Она суверенна без каких-либо отсылок и оговорок, ее источник в ней самой. Воля к власти здесь императивна, отказ от власти близок к суициду. Если, по Карлу Шмиту, подлинным сувереном является тот, кто вводит чрезвычайное положение, то ЧП у нас уже по факту есть, хотя и вялотекущее.
Такого рода монолиты не исключают обновления, но своеобразного. В ходе второй опиумной войны англо-французский корпус сжег деревянную надстройку китайской ладьи. Императрица Цыси восстановила архитектурный шедевр, дабы и дальше пить там свой китайский чай. Покрашенная под мрамор конструкция получила европеизированный вид, а по бортам изделия появились каменные гребные колеса — как на современных (для того времени) пароходах.
Эта история — яркий прообраз наших инноваций, да и самой политики имитации подлинности с обвесом из деталей, похожих на современные. Надстройка размалевана под демократию, а институты, обеспечивающие научно-технологический бросок и всякое прочее движение вперед, мало отличаются от каменных колес китайского плавсредства.
Действия нынешней власти часто выглядят сугубо ситуативной реакцией, импульсивной, если не судорожной.
...
Функциональное звено этого не понимает, либо понимает превратно. Праздник к нам приходит с явно ненормальной навязчивостью, в том числе по немыслимо мелким поводам.
Работает маниакальная установка на создание видимости непрерывной череды побед на всех фронтах и во всех мельчайших боестолкновениях с жизнью.
Сплошная иллюминация. Тактические действия чаще вторичны и реактивны, но всегда изображают неупускаемую инициативу — даже если это явные «ответки» или затейливые толкования провалов, когда поражение от победы уже и вовсе не отличить. Точечно все более-менее получается, но в целом складывается образ нервических метаний за славой, хотя бы и недоброй.
...
Оперативное сознание вообще зациклено на оперативности. Реакция должна быть решительной и молниеносной, пусть в ущерб качеству и даже ценой веерного наращивания проблем. Сергей Королев говорил: «Сделаешь быстро, но плохо, быстро забудется, плохо останется. Сделаешь медленно, но хорошо, медленно забудется, хорошо останется». Когда рутину кризиса постоянно приходится перекрывать будоражащими событиями и громкими начинаниями, исполнители отвечают исключительно здесь и сейчас. Поэтому таков суммарный результат.
У нас те же роскошества декора власти и имитации прогресса при массовой нищете и отсутствии зримых результатов в виде конкретных инновационных продуктов.
Рано или поздно все это становится слишком заметно даже на низовом уровне, особенно на фоне ввода все новых инструментов отжима. При этом сама власть уже физически не может не пробалтывать фундаментальной установки на массовую бедность масс, слишком размножившихся по легкомыслию предков и недосмотру социального государства. Разрыв между расточительным великолепием большой политики и жесточайшим социальным крохоборством становится все более вопиющим.
Больше не получается компенсировать нищету, разруху, социальную заброшенность и политическое унижение победами державы в Африке и спорте, нацпроектами и полуостровами, приплывающими в родную гавань.
Обсуждение возможных изменений — общее хобби, хотя и не новое.
О российской идентичности чаще рассуждают статично: русские есть одухотворенные государственники, напитанные коллективизмом и общинностью, — или же это циничные анархисты, бессмысленные и беспощадные к любой власти, стоит дать слабину. Но интереснее, как эти полюса сходятся, а главное, как в истории случаются колебания между крайностями, то и дело превращающие нацию едва ли не в собственную противоположность.
Коммунистический проект видоизменил многие традиционные российские свойства, гипертрофировав их до мыслимого предела и тем разрушив. Это связано прежде всего с идеями государства, с местом идеологии и с социальным характером в альтернативе коллективизм/индивидуализм. Иначе это называется надрыв.
Традиционная патриархальная общинность была задействована в советской модели в новом качестве. Когда коллектив не просто оказывается большим и теплым целым, к которому хочется прислониться, но еще и лезет в душу, в постель и в карман, в том числе с угрозой для свободы и жизни, социальные архетипы резко меняются. Это называется самоубийство через гипертрофию. «Я не хочу быть членом никакого коллектива» — типично советское высказывание. И теперь нормальной солидарности нам впору учиться у атомизированного Запада.
Традиционный российский идеологизм («историософская нация» и пр.) также получил гипертрофированное развитие в советской модели, из которой страна вышла с подкожным отвращением ко всякой идеологии. Типичная позиция среднего постсоветского интеллигента: при слове «идеология» рука сама тянется к тяжелым предметам.
Исконное российское государственничество пережило то же самоубийство через гипертрофию в характерном для СССР сростке партия–государство. В этой модели партия превращает институты в лишенные самостоятельности управляемые протезы, поэтому департизация приводит не к ожидаемой эмансипации государства от партии, а к развалу государства как машины, не работающей без сакраментального «Партбилет на стол!». Рыцарь ушел, остались пустые доспехи — осиротевшие протезы.
Но, как выяснилось, на этом циклы не прерываются. Проскочив 1990-е поодиночке, без идеологии и лишних упований на государство, люди опять соскучились по прелестям советской модели, забыв связанные с этим издержки, обременения и отягчающие обстоятельства. При Путине это почувствовали и кинулись эксплуатировать, но вновь на пределе гипертрофии. Общество, стосковавшееся по идейности, сплочению и заботе государства, на какое-то время приняло игру и, казалось, вновь вошло в привычную колею — историческую, социально-психологическую, институциональную. Наверху с огоньком заговорили о традиции, скрепах, кодах — обо всем якобы вечно русском в этой бабьей душе. Но вовремя осеклись, вынужденно вновь обратившись к эвфемизмам модернизации.
Сейчас «русская душа» вновь меняет галс, выходя на новые перевертыши. Она вновь начинает воспринимать государство как Левиафана, который лезет во все, но больше отжимает, чем дает. Опять приходит ощущение, что единение и сплоченность разогреваются, чтобы превратить людей в послушное стадо. Вновь подташнивает от массированного воздействия теневой, латентной и проникающей идеологии, а еще более от корявых попыток реконструировать подобие идеологического официоза.