Прочитал и перевел статью о проблемах оказания медицинской помощи в США. Если честно, то ужаснулся. Не столько тому, как плохо у них, сколько тому, как, наверное, ужасно у нас, учитывая, что у них должно быть гораздо лучше. Никогда не попадал в ДТП, и сравнить не могу. Итак:
7-го декабря в 6 вечера я пошёл поужинать в одном из вашингтонских ресторанов, встретившись с коллегами. Было пасмурно и дождливо, я переходил перекрёсток, как вдруг услышал громкий удар и почувствовал сзади острую боль. Спустя несколько секунд я осознал, что меня ударила машина. К тому времени я уже пролетел некоторое расстояние и упал на землю.
— Вы в порядке? — спросил меня какой-то мужчина, но я ничего не ответил, что, вообще, мне не свойственно. Мужчина вызвал скорую. Я боялся, что другие водители меня переедут, не заметив лежащим на дороге. Подошли двое мужчин и перенесли меня подальше от дороги.
Много лет работая в отделении неотложной помощи я знаю, что нельзя двигать пациента, предварительно не зафиксировав, поскольку есть опасность повреждения спины или шеи. В тот момент я не мог понять, что для меня важнее: остаться на дороге, рискуя быть раздавленным, или же удалиться в безопасное место с риском получить новую травму позвоночника.
Меня перенесли под проливным дождём в близлежащий ресторан, чтобы там я дожидался скорой. Приехавший фельдшер надел на меня шейный воротник, а также зафиксировал в спинодержателе перед транспортировкой в больницу.
Там меня встретила приёмная медсестра, удостоверившись в том, что я говорю по-английски. Фельдшер проинформировал её о том, что меня ударила машина. — На каком месте вы сидели? — спросила она. — Я не был в машине — ответил я. — Вы сидели на месте водителя? — продолжала она. — Нет, я не сидел в машине — проговорил я — я переходил улицу. Потребовалось ещё несколько раз объяснять, пока она, наконец, не поняла, что я был пешеходом.
Далее меня бросили в комнату для обследований и стали распрашивать, испытываю ли я боль. Это были бессмысленные вопросы — очевидно, что я её испытывал, раз меня ударила машина. Я сказал, что мне очень больно, после чего мне поставили капельницу, и по венам потёк морфин.
Потом пришла врач и провела начальный осмотр, пытаясь найти травмы конечностей, а также опасные для жизни повреждения. Удостоверилась, что я могу обойтись без шейного воротника и спинодержателя, она сняла их и убедилась, что у меня нет серьёзных внутренних кровотечений или смещений костей, а также нормально работают лёгкие и сердце. Назначила КТ живота и мочевого пузыря, а также рентген грудной клетки. Я думал, будет ли она проверять беспокоящие меня колено или зад?
После проведённого осмотра меня на каталке вывезли из комнаты для обследований. На тот момент (три часа после аварии) отделение неотложной помощи прибывало в хаотической занятости, места в палате мне не нашлось, так что я оказался в коридоре. Ко мне подошло несколько врачей. — Итак, у вас, вроде, всё хорошо — сказал мне главный из них — есть, правда, небольшое мышечное кровотечение в районе бедра. Поскольку мы не знаем, прекратится ли оно само, надо будет вас понаблюдать. Я ахнул, поскольку до сих пор не был уверен, что у меня нет серьёзных повреждений.
Стационарного места для меня так и не нашлось — я всё ещё был «припаркован» в коридоре. Вот так на каталке я и пролежал целых 15 часов со моим мобильным BlackBerry под капельницей морфина, рассматривая суетящихся около меня людей. Каждые два-три часа ко мне возвращалась боль и я через медперсонал окликал сестру, чтобы она мне добавляла морфин.
Я смирился с тем, что оставлен в коридоре. Т.е. меня перестало напрягать, что сотрудники больнице перестали мной интересоваться. Но как пациент я чувствовал себя брошенным, будучи поражён реакции медперсонала. Каждый из них, казалось, специально избегал зрительного контакта с бедными душами в коридоре, боясь, что кто-либо из нас попросит о какой-либо помощи.
Можно уходить?
Утром заступила новая смена сотрудников. Они прошли мимо носилок в коридоре, и осмотрели больных. К этому времени работники больницы уже были проинформированы, что я врач отделения неотложной помощи, и перевели меня в отдельную палату. В ней можно было выключить свет, а дверь закрывалась, так что я теперь мог спать. Но теперь, будучи вынутым из контролируемого хауса коридора, я почувствовал себя брошенным. Кнопка вызова медсестры казалась единственным каналом связи в мир людей.
Позже ко мне в палату зашла команда травматологов для рассмотрения моего случая. Поскольку я всю ночь оставался стабильным, а КТ не выявила серьёзных повреждений, они решили меня выписывать. — Ничего не сломано, вы можете возвращаться домой — сказал один из них.
Я был ошеломлён. Мои колено и зад так и не были осмотрены, кроме того, я всё время испытывал мучительную боль. Хороший пациент во мне хотел сделать врачам приятно и покинуть палату, но как человеку мне было страшно. Я сказал, что не уверен, могу ли ходить. Сказал, что сейчас я в бизнес-поездке, и буду вынужден оставаться один в номере, поэтому боюсь, что не смогу о себе позаботиться. Реакция была неизменной — ничего не сломано, вы можете возвращаться домой.
К этому моменту никто до сих пор не проверил моё раздутое правое колено и область левого бедра. Я знал, что серьёзное повреждения связки или сустава далеко не всегда сопровождается переломами. Никто не поговорил со мною о том, буду ли я в безопасности у себя дома или о последующем наблюдении у врача.
В конечном итоге, хороший пациент во мне переборол тревогу, и я сказал, что буду рад выписаться. — Со мною в отеле всё будет хорошо? — спросил я — моё колено распухло, и я не уверен, смогу ли ходить. И они направили меня к физиотерапевту.
Физиотерапевт попытался поставить меня на ноги, но я повалился на пол. Я не только не мог ходить, но и вообще не был в состоянии поддерживать свой вес. Мне помогли лечь в каталку и пошли совещаться.
Вернулся ординатор. — Нет медицинских причин оставлять вас в больнице — сказал он — но если вы не можете ходить, мы будем вынуждены это сделать. Хороший пациент во мне почувствовал себя смущённым, потому что я «провалил испытание» и теперь заставляю о себе заботиться, может, занимая место того, кто в этом нуждается более моего.
Уточняя диагноз
Слова ординатора меня задели, поскольку касались выживания и базового функционирования, но не имели ничего общего с заботой врача о человеке, попавшего в ДТП. Позже зашёл травматолог и сообщил, что мне выделили койку в родильном отделении. Уже будучи там, я обратился к одной из снующих медсестёр: — вы можете узнать, когда, наконец, мне осмотрят колено? К концу дня появился ортопед. Он обнаружил у меня разрыв коллатеральной связки и рекомендовал наложить шину, а по приезду домой в Бостон сделать МРТ. Наконец-то я получил хотя бы частичный диагноз.
В течение первого дня в стационаре я стал испытывать нарастающую боль внизу живота, о чём неоднократно сообщал сотрудникам. Я подозревал, что это проблема с катетером. Мне сказали, что катетеры всегда вызывают раздражение, провоцируя желание помочиться. Всякий раз, когда я обращал внимание на болезненные ощущения, проверялся мочеприёмник на наличие мочи, после чего мне говорили, что катетер работает. Спустя 6 часов меня осматривал врач, и открыв простыню воскликнул — вы разве не знали, что у вас выпал катетер?
Следующие несколько часов мои испытания продолжались. Ночью я стал ощущать покалывание и онемение в ноге, особенно районе бедра. Трижды врачи и медсёстры приходили и делились своими соображениями, но осматривать не стали. Неврологический осмотр провели только спустя 24 часа, уже на второй день моей госпитализации. Он выявил контузию ягодичного и седалищного нервов.
На четвёртый день в больнице я уже был функционально стабилен и мог осторожно передвигаться с посторонней помощью. Я настоял на переезде в центр реабилитации недалеко от моего дома в Бостоне.
Последствия
Через два года после серьёзной реабилитации я всё ещё хромаю и хожу с тростью. Я был вынужден внести поправки в свой распорядок дня. Мне всё ещё нужно инвалидное кресло в аэропортах, сложно удерживать баланс на пандусах или неровной поверхности. Очень непросто положить полотенце на верхнюю полку без того, чтобы не уронить его на пол. До сих пор не могу ходить в походы, как и кататься на велосипеде. Мне нелегко даже отворять дверь, поскольку это действие требует усилий по преодолению её инерции.
Самое удручающее последствие этих событий заключается в потере независимости. Каждое решение, которое я принимаю в течение каждого дня, теперь требует скрупулёзного планирования: какая будет местность? Понадобится ли мне кого-то попросить о помощи и на какое время?
Как профессионального врача, волею судеб ставшего жертвой ДТП, меня поражает несовершенство медицинского ухода, когда персонал увлечён тестами и исследованиями вместо того, чтобы заботиться о ежедневном благополучии пациента. Тесты дают важную информацию, но их назначение не всегда идёт во благо пациенту. Вместо злоупотребления тестированием лучше интересоваться о том, что его беспокоит, и фокусировать усилия на качестве ухода.
